200 лет спустя после смерти Бонапарта, он остается одним из главных лиц на сцене русского исторического прошлого. Как так получилось?
«Наполеон косил траву, поляки пели журавлями» – французский император обычно являлся в жизни русского ребенка вместе с этой присказкой. А за ним и Кутузов – победитель Наполеона. Вот уже больше 200 лет эти герои часто становятся первыми историческими персонажами, с которыми знакомятся русские дети. Но как в число героев русского прошлого затесался французский император, к тому же – враг русских?
В 1806 году определением Святейшего Синода «враг мира и благословенной тишины» Наполеон Бонапарт был причислен к гонителям Церкви Христовой. Происходило это на фоне образования Третьей антинаполеоновской коалиции и явно грядущих столкновений русской армии с французами. В этих условиях русские идеологи решили придать будущей войне священный характер. Но в 1807 Россия и Франция заключили мир в Тильзите, и вплоть до 1812 официальная Россия как бы «забыла» о Наполеоне-Антихристе – но не народ.Поэт Петр Вяземский записал разговор двух русских мужиков о Тильзитском свидании императоров, которое происходило на плоту посередине Немана. «Как же это наш батюшка православный царь мог решиться сойтись с этим нехристем?» – говорил один. «Да как же ты, братец, не разумеешь – наш батюшка именно с тем и велел приготовить плот, чтобы сперва окрестить Бонапарта в реке, а потом уж допустить его пред свои светлые царские очи», – отвечал другой.
«Гению подражали, врага – ненавидели»
Встреча Наполеона I и Aлександра I на Немане 25 июня 1807 года. Адольф Роэн — Коллекция дворца Версаль
В то же время старшее поколение, еще заставшее дружбу с Наполеоном императора Павла Петровича, ценило француза по своим причинам. Для них Наполеон, который главным событием своей жизни считал Французскую революцию 1789 года, был реставратором французской монархии, олицетворением сильной самодержавной власти. В усадьбе старших родственников поэта Афанасия Фета портрет Наполеона висел еще с конца XVIII столетия, и только после 1812 года был убран в чулан.
В целом для тогдашних русских образ Наполеона имел две грани. Как писал ветеран 1812 года Илья Радожицкий (1788-1861), являясь «врагом всех наций Европы», Наполеон был вместе с тем «гением войны и политики». Поэтому «гению подражали, а врага ненавидели».
Конец победам! Богу слава!
Низверглась адская держава:Сражен, сражен Наполеон!..
– писал в 1814 году Николай Карамзин. «Исчез, как утром страшный сон!» – будто продолжает за ним 15-летний Александр Пушкин в стихотворении «Воспоминания в Царском Селе».
Однако со временем отношение Пушкина к Наполеону меняется. В 1824 году Пушкин называет Бонапарта «Земли чудесный посетитель». Наконец, в «Евгении Онегине» (1823-1830) Пушкин дает императору окончательную оценку: «Мы почитаем всех нулями, // А единицами – себя. //Мы все глядим в Наполеоны; // Двуногих тварей миллионы // Для нас орудие одно…»
Пушкин в своем творчестве живо отразил изменение отношения к Наполеону в русском обществе. Во многом на это повлияла последняя часть жизни Бонапарта – образ узника острова Святой Елены изрядно добавлял этой истории романтики. После смерти Наполеона (5 мая 1821) черты «злодея» в его образе стали сходить на нет.
Русский культ Наполеона
Статуэтка «Последние дни Наполеона». Бронза. Италия, 1867 — Rauantiques (CC BY-SA 4.0)
В эпоху, когда, по воспоминаниям известного адвоката Анатолия Кони, по улицам Петербурга ходили итальянцы-шарманщики, чьи инструменты были украшены фигурками умирающего в постели Наполеона и плачущих вокруг него генералов, само имя «Наполеона» становится нарицательным. Писатель Александр Дружинин называет Гёте «умственным Наполеоном нашего века», Александр Герцен писал, что Байрон – «Наполеон поэзии»…
Уже в 1897 году историк Василий Ключевский пишет: «в настоящее время зачастую встречаешь гимназиста, который идет с выражением Наполеона I, хотя в кармане у него балльная книжка, где всё двойка, двойка и двойка». Более того, главные события биографии Бонапарта тоже приобретают статус мемов – так, князь Андрей Болконский в романе «Война и мир», написанном Толстым в 1863-1869 годах, спрашивает: «Как же выразится мой Тулон?» Осада Тулона (сентябрь-декабрь 1793), который защищали роялистские силы при поддержке британцев, стала первым крупным подвигом до этого неизвестного капитана-артиллериста Бонапарта. С тех пор слово «Тулон» стало метафорически означать момент блестящего начала карьеры.
Наполеон во время осады Тулона, 1793 — Édouard Detaille
В то же время на изучении основных кампаний Наполеона, по воспоминаниям генерала Алексея Игнатьева, «зиждилось академическое военное образование» в русской армии рубежа XIX-XX веков. Знание основных этапов биографии Бонапарта становится необходимым элементом образованности любого культурного человека.
Наконец, сам Николай II, как пишет историк Сергей Секиринский, «беседуя с французским послом Морисом Палеологом в царскосельской библиотеке, за столом, на котором лежала дюжина книг, посвященных Наполеону, признался, что испытывает «культ к нему». И это в 1917 году, когда крах Российской империи уже фактически неизбежен! Далеко же завело царя увлечение наполеонизмом.
Одним из немногих, кто противостоял в те годы возвеличиванию Наполеона, был художник Василий Верещагин. В 1895-1896 годах в Москве и Петербурге состоялись выставки его цикла картин «Наполеон в России», в котором Верещагин стремился «показать великий национальный дух русского народа», а также «свести образ Наполеона с того пьедестала героя, на который он внесен».
На картинах цикла Бонапарт показан вовсе не торжествующим героем. Он безуспешно надеется получить ключи от Москвы, в мрачном ступоре ожидает известий о мирном договоре в Петровском дворце или, комичный в венгерской шубе и шапке, бредет с палочкой впереди отступающей некогда великой армии. «Разве такого Наполеона мы привыкли видеть?» – в удивлении вопрошала публика. Ракурс, взятый Верещагиным, большой популярности не нашел – на цикл картин среди богатых русских даже не нашлось покупателя.
Только в преддверии юбилея Отечественной войны в 1912 году царское правительство, под давлением общественности, выкупило у Верещагина всю серию целиком.
«На большой дороге. Отступление, бегство…». Картина из цикла «Наполеон в России» Василий Верещагин
В эпоху Февральской революции 1917 года наполеоновский миф – восстановление монархического правления неким неизвестным до того героем из народа – возродился было в образе Александра Керенского: «И кто-то, упав на карту, // Не спит во сне. // Повеяло Бонапартом // В моей стране» – писала о нем Марина Цветаева. Русские, проживая свою революцию, не могли не ассоциировать ее с самой знаменитой революцией прошлого – Великой Французской, отсюда и всплеск интереса к образу первого консула.
«В Наполеоны» метили революционер Борис Савинков и один из руководителей Белого движения Лавр Корнилов. Как сообщал в те дни Александр Блок, «Правые (кадеты и беспартийные) пророчат Наполеона (одни первого, другие третьего)».
Однако Октябрьская революция и ее последствия в наполеоновский миф никак не укладывались, и на долгое время он был позабыт. Вернуть к жизни образ Бонапарта решили в сталинские времена.
Наполеон в СССР
Владислав Стржельчик в роли Бонапарта в фильме «Война и мир» Сергей Бондарчук/Мосфильм, 1967
В 1936 году выходит книга историка Евгения Тарле «Наполеон», по сей день остающаяся одной из самых популярных биографий Бонапарта в России. Изобилующий историческими допущениями и неточностями, труд Тарле вновь возрождает романтический и даже мистический образ Наполеона, героя, которому будто судьбой была предопределена мировая слава. «Все – и крупные, и мелкие условия так складывались в эту пору, что неудержимо несли его на высоту, и все, что он делал, или что происходило даже помимо него, поворачивалось ему на пользу», – писал Тарле.
Сергей Секиринский прямо называет эту книгу «политическим заказом» – ведь именно после ее выхода, несмотря на разгромные рецензии, находившемуся в опале Тарле вернули звание академика АН СССР.
С началом Великой Отечественной войны образ Наполеона, разумеется, снова стал упоминаться в контексте агрессора, но уже «не страшного» – побежденного, и сравнение с ним Гитлера было призвано вдохновить и обнадежить народ и личный состав армии. «Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом.
В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил Отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны», – говорил нарком иностранных дел Вячеслав Молотов в своей речи 22 июня 1941 года, в день начала войны.
«Перед Москвой в ожидании депутации бояр». Картина из цикла «Наполеон в России» Василий Верещагин
Позже контрнаступление под Москвой 1941-1942 года в официальной пропаганде сравнивалось с поражением и отступлением наполеоновских войск осенью 1812 года. К тому же в 1942 исполнилось 130 лет Бородинской битве. «Война и мир» снова стала одним из самых перечитываемых произведений. Сравнение это приходило в голову, конечно, не только русским. Немецкий генерал Гюнтер Блюментрит (1892-1967) писал, что под Москвой в 1941 году «воспоминание о Великой армии Наполеона преследовало нас, как привидение. Все больше становилось совпадений с событиями 1812 года…»
Сам Гитлер счел нужным ответить на такие настроения в своей армии. Выступая в рейхстаге 26 апреля 1942 года, Гитлер, желая доказать, что солдаты вермахта мощнее армии Наполеона, подчеркивал, что Наполеон сражался в России при температуре –25°, а солдаты вермахта – при -45° и даже –52°! Гитлер был также убежден, что именно отступление сгубило Наполеона – а немецкая армия имела жесткий приказ не отступать. Немецкая пропаганда стремилась «отстроиться» от наполеоновской истории.
Маршал Георгий Константинович Жуков — Sputnik
А в СССР после войны бонапартистский миф снова подвергся критике. Слишком опасной была фигура Георгия Жукова – главного героя войны. В своем дневнике художница Любовь Шапорина, восхищаясь Жуковым, этим «величайшим военачальником Русской истории» прямо писала: «доживем ли мы до 18 брюмера?» (10 марта 1956 года), надеясь на восстановление руками Жукова старого «буржуазно-демократического» порядка.
Неудивительно, что в обвинениях, предъявленных Жукову партийным руководством в 1957 году, повторялись слова «бонапартизм», уже звучавшие в его адрес в 1946 году. «Брюмера» не случилось – хрущевская опала стала для Жукова последней, к политической деятельности он уже не возвращался. А что же образ Наполеона?
В годы позднего СССР и постсоветской России французский император окончательно обосновался на книжных полках – в фарфоровых бюстах и исторических трудах. Ни официальная пропаганда, ни какие-либо оппозиционные идеологи образ Бонапарта активно не использовали – чего не скажешь о копирайтерах, которые продолжали его успешно эксплуатировать как неотъемлемую часть русского исторического самосознания.
Последним крупным появлением Наполеона на русских экранах стало использование его образа в серии рекламных роликов «Всемирная история. Банк Империал», снятых в 1992-1997 годах Тимуром Бекмамбетовым. Два из роликов, ставших классикой русской рекламы, эксплуатировали образ Бонапарта, причем оба – в комплиментарном ключе. В первом ролике – «Барабан» – император демонстрирует хладнокровие и бесстрашие на поле боя.
Во втором – «Наполеон Бонапарт» – создатели отдают дань умению Наполеона с достоинством принимать и победу, и поражение. В ролике показано бесславное бегство Наполеона в Париж после переправы остатков его армии через Березину. «Я только хотела посмотреть на моего императора», – говорит Наполеону, догнав его у кареты, пожилая француженка. В ответ Бонапарт отдает женщине монету со своим портретом и говорит: «Здесь я выгляжу гораздо лучше».
